Русская литература XIX века

Александр Иванович Герцен
1812—1870

«Кто виноват?».

Роман начат Герценом в 1841 году в Новгороде. Его первая часть завершена в Москве и появилась в 1845 и в 1846 годах в журнале «Отечественные записки». Полностью он вышел отдельным изданием в 1847 году в виде приложения к журналу «Современник». Продолжая гоголевские принципы изображения, используя средства бичующей сатиры, Герцен намечал новые пути развития реализма.

Содержание романа — самые злободневные проблемы той поры: крепостное право, семья и брак, «лишний человек», женская эмансипация, разночинная интеллигенция. На вопрос, поставленный в заглавии «Кто виноват?», Герцен убедительно отвечает содержанием романа — абсолютистско-крепостнический деспотизм. На определяющую особенность романа «Кто виноват?» проницательно указал Белинский — могущество мысли. «У Искандера, — пишет Белинский, — мысль всегда впереди, он вперед знает, что и для чего пишет». Основное своеобразие художественного дарования Герцена сказывается не только в чеканной ясности основополагающей идеи романа, но и в том, что любое из его действующих лиц сознательно задано и целенаправлено.

Воссоздание социальных обстоятельств, мотивирующих характеры и поведение людей, став привилегией реализма, нигде не достигало той последовательности, как в романе «Кто виноват?». Здесь предстают и «личности», и «среда», но при преобладающем и определяющем влиянии «среды». Герцен не отрицает хороших задатков Негрова, свойственных его натуре. Но лучшие возможности в нем задавлены, убиты паразитизмом, властью над «крещеной собственностью». Негров — истый сын своего сословия, он ленив, деспотичен, жесток, высокомерно чванлив, развратен и невежествен. Деспотизм Негрова проявляется во всем его облике, в любом поступке: в его глазах ( «грозно взглянул на казачка»), в грубо-циничном окрике с присвистом ( «Эй, Васька!»), в «громовом голосе», которым он отдает приказания, и даже в том, как он в диванной «вдалбливает в пол какие-то дедовские кресла». Подчеркивая типичность образа Негрова, писатель словами Крупова, обращенными к Круциферскому, говорит! «Дом Негрова, поверьте мне, не хуже… признаться, и не лучше всех помещичьих домов». Придавая чете Негровых нарицательность, он пишет, что к ним «изредка наезжал какой-нибудь сосед — Негров под другой фамилией». Не удовлетворяясь этим, Герцен набрасывает ряд дополнительных портретов высшего петербургского, московского и губернского круга. В романе возникают образы светских кокеток, ханжей и сплетниц, игроков, сибаритов, кутил, распутников и мотов. Все они, составляя фон, среду основных героев романа, оттеняют типичность Негровых, их обычность в дворянско-поместном обществе. При этом, если Гоголь утверждал возможность морального воскресения своих отрицательных героев, то Герцен убеждает в неспособности Негровых и им подобных к нравственному перерождению без коренного изменения их социального положения. Он приводит своих читателей к выводу, что и самая лучшая натура обязательно уродуется крепостной властью и положительно проявляется лишь в редчайших случаях, вроде признания отцом Бельтова своей вины перед Софи. Герцен рисует губернскую бюрократию в виде «какого-то колоссального чиновника — Голиафа, насупившего брови». Город же NN, в котором «все давит», где царствует чино-мания и пресмыкательство, предстает в романе страшным символом всей чиновно-бюрократической России.

Социальным кругам, властвующим в поместьях или в бюрократических учреждениях, Герцен противопоставил явно сочувственно изображаемых крестьян, демократическую интеллигенцию. В романе отчетливо выражена авторская симпатия к русскому народу. Писатель придает большое значение каждому образу из крестьян, даже второстепенному. Так, он ни в коем случае не хотел печатать свой роман, если цензура исказит или выбросит образ Софи. Герцен сумел в своем романе показать непримиримую враждебность крестьян по отношению к помещикам, а также и моральное их превосходство над своими владельцами. Любоньку особенно восхищают крестьянские дети, в которых она, выражая взгляды автора, видит богатые внутренние задатки: «Какие славные лица у них, открытые и благородные!»

Разночинцы и духовно родственный им Бельтов постепенно занимают в романе определяющее место, что придает произведению явно выраженную, его обогащающую интеллектуально-психологическую окраску. Образом Круциферского Герцен вслед за Пушкиным и Гоголем ставит проблему «маленького» человека. Круциферский, сын губернского лекаря, по случайной милости мецената, кончил Московский университет, хотел заниматься наукой, но нужда, невозможность существовать даже частными уроками заставили его поехать на кондицию к Негрову, а затем стать учителем провинциальной гимназии. Это скромный, добрый, благоразумный человек, восторженный поклонник всего прекрасного, пассивный романтик, идеалист, спиритуалист, изолировавшийся от «проклятых» вопросов, от боевой интеллектуальной атмосферы своего времени. Дмитрий Яковлевич свято верил «в действительность мира, воспетого Жуковским, и в идеалы, витающие над землей», а все явления жизни объяснял духовным, божественным началом. В практической жизни это беспомощный, всего боящийся ребенок. Смыслом жизни стала его все поглощающая любовь к Любоньке, семейное счастье, которым он упивался. А когда это счастье стало колебаться и рушиться, то он оказался морально раздавленным, способным лишь молиться, плакать, ревновать и спиваться. Образом Круциферского Герцен развенчивает свой былой юношеский романтизм, а также увлечение романтизмом и идеалистической философией значительной части русского общества 30-х годов. Фигура Круциферского приобретает трагический характер, определяемый его разладом с жизнью, его идейной отсталостью, инфантильностью.

Доктор Крупов и Любонька представляют новую ступень в раскрытии типа разночинца. Крупов — материалист. Несмотря на косный, глушащий все лучшие порывы провинциальный быт — Семен Иванович сохранил в себе человеческие начала, трогательную любовь к людям, к детям, чувство собственного достоинства: «в глазах его еще попрыгивали огоньки». Отстаивая свою независимость, он пытается по мере сил приносить людям добро, не разбирая их чинов, званий и состояний. Навлекая на себя гнев власть имущих, пренебрегая их сословными предрассудками, Крупов идет в первую очередь не к знатному, а к наиболее нуждающемуся в лечении. Через Крупова автор иногда высказывает собственные взгляды о типичности семьи Негровых, об узости человеческой жизни, отданной лишь семейному счастью. При всем том Герцен подчеркивает ограниченность его материализма — «медицинского», т. е. метафизического.

Психологически более сложным предстает образ Любоньки. Внебрачная дочь Негрова от крепостной крестьянки, она с раннего детства оказалась в условиях незаслуженных обид, грубых оскорблений. Все и всё в доме напоминали Любови Александровне, что она барышня «по благодеянию», «по милости». Притесняемая и даже презираемая за свое «холопское» происхождение, она чувствует себя одинокой, чужой. Каждодневно ощущая оскорбительную несправедливость по отношению к себе, она возненавидела неправду и все то, что теснит, давит свободу человека. Сострадания к крестьянам, родным ей по крови, и испытываемому гнету, вызвали в ней горячее к ним сочувствие. Находясь все время под ветром нравственных невзгод, Любонька выработала в себе твердость в отстаивании своих человеческих прав и непримиримость к злу в любых его видах. И вот явился Бельтов, указавший, кроме семейного, возможности и другого счастья. Любовь Александровна признается, что после встречи с ним она изменилась, возмужала: «Сколько новых вопросов возникло в душе моей!.. Он открыл мне новый мир внутри меня». На редкость богатая, деятельная натура Бельтова увлекла Любовь Александровну, разбудила ее дремавшие возможности. Бельтов был изумлен ее необыкновенной даровитостью: «Те результаты, за которые я пожертвовал полжизнью, — говорит он Крупову, — были для нее простыми, само собой понятными истинами». Образом Любоньки Герцен задолго до Чернышевского ратует за эмансипацию женщины, за ее права на равенство с мужчиной. Убежденная в чистоте и святости дружбы, а потом и в возникающей любви к Бельтову, она с горечью упоминает людей, пытающихся забросать эту дружбу и любовь грязью. Любовь Александровна нашла в Бельтове человека во всем ей созвучного. Для нее стало ясно, что, раз встретившись, «совсем врозь они идти не могут». Ее истинное счастье с ним. А на пути к этому счастью кроме морально-правовых норм, общественного, мнения, стоит Круциферский, умоляющий не покидать его, и их сын. Любовь Александровна знает, что счастья с Дмитрием Яковлевичем у нее уже не будет. Но, подчиняясь обстоятельствам, жалея слабого, гибнущего Дмитрия Яковлевича, вырвавшего ее из негровского гнета, сохраняя для своего ребенка семью, она по чувству долга остается с Круциферским. О ней очень верно сказал Горький: «Эта женщина остается с мужем своим — человеком слабым, чтобы не убить его изменой».

Доказывая, что образ интеллигентной Круциферской, связанной по своему происхождению с крестьянством, не исключителен, Герцен рисует в pendant ей Софи Немчинову, мать Бельтова. Образ Бельтова, находящийся в ряду положительных, явно перекликается с ними своим драматизмом. Драма Бельтова, «лишнего» человека, ставится автором в непосредственную зависимость от социальной системы, господствовавшей тогда в России. В отличие от предшествовавших писателей Герцен обращает главное внимание на общественно-исторические условия, вызвавшие к жизни тип «умной ненужности».

Буржуазные исследователи очень часто видели причину трагедии Бельтова в его абстрактно-гуманитарном воспитании. Но было бы ошибочно понять образ Бельтова лишь как нравоучительную иллюстрацию того, что воспитание должно быть практическим. Ведущий пафос этого образа в другом — в осуждении социальных условий, погубивших Бельтова. А между тем он заключал в себе «страшное богатство сил и страшную ширь понимания». Это человек, «призванный на великое, необыкновенный человек; из его глаз светится гений». Но что же мешает развернуться этой «огненной, деятельной натуре» на благо обществу? Несомненно, наличие крупного родового поместья, отсутствие практических навыков, трудового упорства, недостаточность трезвого взгляда на окружающие условия, но главное, социальные обстоятельства! Страшны, античеловечны те обстоятельства, в которых лишни, не нужны благородные, светлые люди, готовые на любые подвиги ради общего счастья. Безысходно мучительно состояние подобных людей. Их правый, негодующий протест оказывается бессильным.

Но этим не ограничивается общественный смысл, прогрессивно-воспитательная роль образа Бельтова. Его взаимоотношения с Любовью Александровной — энергичный протест против собственнических норм брачно-семейных отношений. Во взаимоотношениях Бельтова и Круциферской писатель наметил идеал такой любви, которая духовно поднимает и растит людей, раскрывая все заложенные в них способности.

Бельтов, как известно, не удовлетворил Белинского. Критик считал, что в его условиях он «мог бы действовать с пользою». Весьма важно, что недостатки Бельтова были очевидны и Огареву, видевшему в нем «ложное лицо», «больного человека», отражавшего «романтическое брожение», «последний фазис романтизма». Иначе он мог бы найти среду для развертывания своей деятельности. Белинский назвал Бельтова «самым неудачным лицом во всем романе» (X, 320). По смыслу его прямых замечаний ущербность Бельтова в том, что он умно рассказан как мысль, идея, но не претворился в живой художественный образ, органичный во всех своих проявлениях. Добролюбов, видя в Бельтове обломовца, считает его «гуманнейшим» среди них, который при других условиях «оказался бы действительно превосходным человеком».

Основным организующим началом романа служит не интрига, не сюжетная ситуация, а ведущая идея — зависимость людей от губящих их обстоятельств. Этой идее подчиняются все эпизоды романа, она цементирует их, придает им внутреннюю смысловую и внешнюю целостность. Герцену, принципиальному защитнику тенденциозности в искусстве, был чужд объективно-спокойный тон изображения. Он от начала и до конца совершенно открыто и последовательно защищает свои основные мысли, активно вмешиваясь в события как наблюдатель, комментатор-публицист и строгий судья. Иногда повествователь вступает и в спор с читателем (например, в конце четвертой главы). Но при этом субъективность Герцена, так ярко проявляющаяся в романе, способствует более глубокому проникновению в сущность отображаемой им жизни и более сильному воздействию на читателей.

Если Гоголь рисовал своих героев по преимуществу в статике, то Герцен, предвосхищая Тургенева и Толстого, — в динамике, в развитии. Для этого он использует их биографии. По его убеждению, именно в биографии, в истории жизни человека, в эволюции его поведения, определяемого конкретными обстоятельствами, раскрывается его социальная сущность и оригинальная индивидуальность. Руководствуясь своим убеждением, Герцен строит роман в виде цепи типических биографий, своеобразных новелл, связанных между собой жизненными судьбами. В ряде случаев его главы и называются «Биографии их превосходительств», «Биография Дмитрия Яковлевича». Некоторая разорванность, «лоскутность» композиции романа «Кто виноват?» не могла смущать читателей, так как она продолжала собой традицию «Героя нашего времени» и других произведений с ослабленной сюжетной связью. Композиционное своеобразие романа «Кто виноват?» заключается и в последовательном расположении его характеров, в социальном контрасте и градации. Вызывая заинтересованность читателя, Герцен расширяет социальное звучание романа и усиливает психологический драматизм. Начавшись в усадьбе, действие переносится в губернский город, а в эпизодах из жизни основных действующих лиц — в Москву, Петербург и за границу.

Вся первая часть романа — распространенная экспозиция, в которой характеризуются ведущие герои и многосторонне обрисовываются обстоятельства их жизни. Эта часть по преимуществу эпическая, представляющая цепь биографий основных персонажей, данных в причинно-временной взаимосвязи. Завязка романа — сложный узел семейно-бытовых, социально-философских и политических противоречий. Именно с приезда Бельтова в город развертывается острая борьба идей, моральных принципов консервативно-дворянского и демократически-разночинского лагерей. Дворяне, почувствовав в Бельтове «протест, какое-то обличение их жизни, какое-то возражение на весь порядок ее», никуда его не выбрали, «прокатили». Не удовлетворившись этим, они сплели гнусную паутину грязной сплетни о Бельтове и Любови Александровне.

Начиная с завязки, развитие сюжета романа принимает все большую эмоционально-психологическую напряженность. Отношения сторонников демократического лагеря осложняются. Центром изображения становятся переживания Бельтова и Круциферской. Кульминация их взаимоотношений, будучи и кульминацией романа в целом, — объяснение в любви, а потом прощальное свидание в парке.

Композиционное искусство романа выразилось и в том, что отдельные биографии, которыми он начат, постепенно сливаются в неразложимый жизненный поток. Наряду с ведущими, подробно обрисованными персонажами Герцен, подкрепляя их типичность, создавая их среду, вводит в роман до ста эпизодических лиц. Начавшись по преимуществу эпически, широким, экстенсивным изображением социальных обстоятельств, роман на протяжении своего развития приобретает все усиливающуюся драматичность и интенсивность. Если в начале романа автор, рисуя общественную среду, вводит в действие массу эпизодических лиц, то в конце его он сосредоточивается лишь на главных, сюжетообразующих персонажах.

Интеллектуально-психологическая направленность романа очевидна с самого начала. Решая коренные морально-бытовые вопросы, персонажи раскрываются глубоко интимно. В этих целях при изображении внутреннего мира Любоньки используется форма дневника. Эмоционально-психологически все время как бы идя вверх, роман завершается для всех положительных лиц трагически. В этом его жизненная правда.

Добролюбов, верно критикуя Бельтова за пассивность и непоследовательность, как известно, обвинил его и в том, что он в отношениях с Любовью Александровной «не посмел идти до конца и убежал от нее». В этом критик не прав. Бельтов не убежал от Круциферской, а покорился обстоятельствам, превосходящим его возможности противостоять им. Он понял, что драматический узел, связавший его с судьбами Круциферских, распутать безболезненно бессилен.

И, помогая Любови Александровне выполнить свой моральный долг перед Круциферским и сыном, Владимир Петрович уезжает за границу.

Основная цель Герцена и заключалась в том, чтобы воочию показать, что изображаемые им социальные условия, словно чудовищный спрут, душат лучших людей, глуша их стремления, судя их несправедливым, но непререкаемым судом затхлого, консервативного общественного мнения, опутывая их сетями предрассудков. И это определило их трагедию. Благоприятное решение судеб всех положительных героев романа может обеспечить лишь коренное преобразование действительности — такова основополагающая мысль Герцена.

Могущество мысли, пронизывающей роман, отразилось и в языке. Авторская речь интеллектуальна, лексика и фразеология действующих лиц дифференцированны в соответствии с общественно-групповой принадлежностью. Речи поместно-дворянских кругов свойственны бедность и вульгарность. Демократическая интеллигенция изъясняется на литературном, многоцветном, даже изящном языке. Крестьяне в романе многозначительно молчат. Но в скупых репликах дворовых, совершенно свободных от узкоместных, фонетически и морфологически исковерканных выражений, слышится сердечность и напевность русской речи.

Авторская речь романа проникнута иронией, мягкой, добродушной, но чаще разящей, бичующе-саркастической. Так неуклюжая, развязная речь Негрова, обращенная к Круцнферскому при первом их свидании, называется писателем «воззванием», а разговор Негрова с немцем по поводу новой кареты — «конференцией». Издеваясь над Негровым, писатель называет его первый диалог с Круциферским, в котором он выказал свою дремучую невежественность, «ученой беседой».

Оригинальный ум, энциклопедическая образованность Герцена проявляются в обилии литературных цитации и сопоставлений, в употреблении неологизмов, афоризмов, антитез, научно-публицистических терминов, каламбуров, иностранных выражений. Для сравнений и сопоставлений в романе вспоминаются Муций Сцевола, библейские эпизоды, Дидона и «Энеиды» Вергилия, К. Гаузер, П. Г. Азаис, Голиаф, Остерман, Талейран.

Роман «Кто виноват?», отличаясь сложностью проблематики, многозначен в своей жанрово-видовой сущности. Это роман социально-бытовой, философско-публицистический и психологический. Своим появлением он укреплял позиции «натуральной школы», с которой его органически связывали злободневная тематика, обращение к разночинско-демократическим героям, внимание к крестьянству, широкий показ социальной среды, использование биографии героев, явно перекликающееся с физиологическими очерками, дифференциация речи персонажей.

Острая постановка жгучих социальных проблем и оригинальная форма обеспечили роману самую широкую читательскую аудиторию. Его выход наделал много шуму, стал сенсацией. В реакционном стане это вызвало страшную тревогу. Шевырев в журнале «Москвитянин» (1848, № 1) обвинил Герцена в том, что герои его романа «из черного мира жизни», а также в антипатриотизме, в порче литературного языка, в частности в злоупотреблении варваризмами. Булгарин, соглашаясь с Шевыревым, счел необходимым принять против романа более действенные меры и доносил по жандармскому начальству: «Дворяне изображены подлецами и скотами, а учитель, сын лекаря, и прижитая дочь с крепостной девкой — образцы добродетели».

Одобрительную оценку романа дали Т. Н. Грановский, В. Н. Майков, А. Д. Галахов. Но полнее и всестороннее роман был оценен Белинским. В дальнейшем прогрессивная критика, развивая суждения Белинского, опровергая попытки дворянско-буржуазной критики принизить и исказить социально-художественную сущность романа, окончательно утвердила его как классическое произведение русской литературы. А. К. Толстой назвал роман «Кто виноват?» «прелестным». М. Горький большое достоинство этого романа видел в том, что в нем впервые в русской литературе поставлен вопрос «о положении женщины». А. В. Луначарский считал, что в своем «знаменитом» романе Герцен «хочет еще что-то прибавить к Печорину и сказать: „Посмотрите, эти лишние люди вовсе не заслуживают огульного осуждения“. Проблематика романа „Кто виноват?“ этическая, социально-философская и политическая развивается затем Чернышевским („Что делать?“) и другими демократическими писателями.

 

Реклама от Literature-XIX.Ru